Начало

Никто не помнит своего начала. Зато потом, когда точка стала на линию, начинается «кино». Сначала оно блещет новизной, яркими красками, эмоциями «через край», потом все это постепенно притупляется, и мы уже не замечаем красоты станций по-ходу движущегося поезда, только мелькание, мелькание…
Однако «кино» остается с нами.
Морозный солнечный день. Небо, разлитый кем-то ультрамарин, снег, разъедающий глаза своим нестерпимым блеском. Скрип шагов деда, скрип полозьев санок. Ничего не вижу через маленькие щелочки глаз, слезящиеся от солнца и холода. Только высокие борта снега справа и слева. Укутан в одеяло, хочется освободиться и бежать, но нельзя. Движение поступательное, укачивающее, струйка пара из заиндевевших ноздрей. Вспоминаю этот эпизод и по прошествии стольких лет все не могу понять, солнце тогда было ярче? И снега больше? А может, просто был я маленьким…
Наши, когда-то увиденные, впитанные, жадно поглощенные впечатления этого «кино», все, в нас. Задвинутые в самые укромные уголки сознания, они вспыхивают иногда, как сверхновые звезды, обжигая сердце, своей не утерянной жизненной силой, своей буквально осязаемой, материальностью.
И в это мгновение мы вдруг замечаем, что у нас есть сердце. Сожмет сладкой болью…
Материальностью обладает даже звуки. Вот, например, «клекот» летящего «кукурузника». Он оттуда, из «начала». Редко-редко пролетит, как путник, заблудившийся во времени, прогрохочет в синем с редкими проплывающими облаками небе, напомнит о чем-то сокровенном, своей монотонной песней. Ну вот! Вспомнил!
Лето, теплый, пропитанный солнцем день. Легкий ветерок путешествует в траве, слушая безудержно трещащих кузнечиков. Сзади нависает опушка леса. Где-то вдалеке стадо коров, размываемое колышущимся маревом. Все это у меня на бумаге. Вот подсохнет акварель и пора домой. Точка на горизонте увеличивается, звук растет, изменяется на слегка лязгающий, самолетик движется не быстро, как то лениво, но целенаправленно, вдоль железной дороги. Кажется, чиркнув по верхушкам деревьев, он медленно удаляется, растворяясь в лучах солнца. «Клекот» его все тише, тише. Опять слышен треск кузнечиков. Ну что же, пора домой.
А кто не любовался закатом зимой. Когда слепящий диск солнца уже сел за черный от усиливающегося мороза лес. Снег потерял свою первозданную белизну, напитавшись фиолетово-черными подкрадывающимися сумерками. Но главное-это небосвод. От холодноватых лиловых, словно заиндевелых, у самого горизонта красок, угасающего теплого желтого, плавно переходящего в голубой «церулеум», рождая при этом зеленоватые всплески, дальше в неземной, все сгущающийся фиолетовый. А выше уже поблескивают звезды.
Как запомнить, как передать бумаге всю эту гамму небесного представления. Не бывает двух одинаковых закатов, восходов, дней и ночей и нельзя, заглянув в зеркало, увидеть себя. Нельзя ступить в реку времени, не замочив ног…
Как хочется остановить, хоть на миг, изменяющееся многообразие Божества. Остановить, вдоволь налюбоваться.… Но прелесть заключается, наверное, именно в непрестанном изменении и остановка, смерти подобна.
Вот это желание, иногда болезненное, заставляет мешать краски, спонтанно, словно во сне набрасывать их на холст, месить и месить, пытаясь вылепить исчезающую реальность. Реальность сна может быть? Но как, же трудно! Обрывки из ускользающей мантии Творца. Жалкие потуги. Жалкое подобие. Но каждый раз снова и снова, забыв о своем несовершенстве, пытаясь обрести призрачную надежду в этом неравном сражении. С самого «начала»…
Работы, как метки, взывающие к памяти, как закладки в книге жизни. Их «начало» там, в прохладной комнате старого деревянного дома. Открыты створки окна, играет ветер в листьях сирени, движутся прямоугольники солнца по полу с запада на восток, колышутся тени. И вот это окно уже не принадлежит себе, оно подарено листу бумаги, оно изъято из этой театральной постановки и начинает новую линию собственной жизни. На крашеных прохладных досках пола разбросаны альбомные листы, подсыхают капли разлитой краски, а ноги уже несут к пруду. Там прохлада и плеск воды, визг и гогот… лето.
Удивительное время!